Павел. Августин - Страница 14

«Безумствуешь ты, Павел; многая ученость доводит тебя до сумасшествия» (Д. А. 26, 24): кощунствуешь ты, Павел; многая святость доводит тебя до кощунства.

Эту несоизмеримость догмата с опытом чувствует и Тертуллиан, так же как Павел: «Распят Сын Божий, – не стыжусь, потому что надо стыдиться; умер Сын Божий, – достоверно, потому что безумно; погребенный, воскрес, – несомненно, потому что невозможно».

Разум человеческий восстает на себя самого, в антиномиях, «согласных противоположностях» опыта-догмата. Мысль – тоже крест, может быть, не только для Павла, но и для самого Иисуса. «Мир для меня распят, и я – для мира» (Гал. 6, 14). Мысль для Павла распята, и он – для мысли.

Ближе к нам всех святых, и этой крестной мукой мысли Павел.

XLIII

Тайна свободы Христовой для него – Предопределение, praedestinatio, prótesis, – для незнающих ужасов ужас, а для знающих радостей радость.

Опытом Предопределения, в судьбах самого Павла, решается все. «Верою, помимо дел Закона, оправдан»; «даром получил благодать», – этим, как ножом, рассекается надвое вся его жизнь. Так же рассечется и вся жизнь человечества на меньшую часть оправданных, не по заслугам спасшихся, и большую часть без вины осужденных, погибших.

«Это – самое страшное, что приходило когда-либо на ум и сердце человеку; никакой горячечный бред не рождал ничего более страшного», – сказано будет о Кальвине, ученике Павла, новом учителе Предопределения. Emile Нельзя ли того же сказать и о самом Павле? Но если о нем, то и о самом Иисусе это можно сказать, потому что в этом учении о Божественной необходимости – Предопределении, Павел так же верно понял Иисуса, как в том – о свободе человеческой.

«Все предано Мне Отцом Моим; и никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть» (Мт. 11, 27). Значит, есть и такие, которым открыть не хочет и которые не знают ни Отца, ни Сына. «Вам дано знать тайну царства Божия», – только вам одним, «предопределенным», «избранным», и больше никому. – «Много званых, мало избранных» (Мт. 22, 14).

Вспомним страшную притчу о пшенице и плевелах, сущих и не-сущих, сынах Божиих и «сынах Лукавого» (Мт. 13, 25–40). – «Ваш отец – диавол» (Ио. 8, 44). – «Равви! кто согрешил, он или родители его, что родился слепым?» – «Согрешил», – «погиб», до рождения, в вечности (Ио. 9, 2).

Тот же вопрос услышит и Павел. «Когда они еще не родились и не сделали ничего доброго или злого… Иакова возлюбил Бог, а Исава возненавидел… Что же скажем: неужели неправда у Бога? Никак… но кого хочет, милует, а кого хочет, ожесточает… Ты скажешь: «за что же еще обвиняет? ибо кто противостанет воле Его?» А ты кто, человек, что споришь с Богом? Скажет ли изделие сделавшему его: зачем ты меня так сделал? Не властен ли горшечник над глиной, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почетного употребления, а другой для низкого?» (Рим. 9, 11–21).

«Доброе семя» и «плевелы», сыны Божий и сыны Лукавого, – «сосуды гнева» и «сосуды милосердия» (Рим. 9, 22). Но если люди – «горшки», то не сыны Божии; а если Бог – «горшечник», то не Отец. Все это не ответ на вопрос, а только затыканье рта.

Здесь бесконечная грубость человеческого разума – как бы мертвая механика. В логике-догмате, чудовищно и богохульно-убийственно, а в опыте – ясновидении, детски просто, детски любовно к Отцу.

XLIV

«Да неужто же и впрямь Ты приходил лишь к избранным, – скажет Христу Великий Инквизитор Достоевского. – Говорят и пророчествуют, что Ты придешь вновь и вновь победишь… со своими избранниками… Но мы скажем тогда, что они спасали только самих себя, а мы спасаем всех. Мы исправили подвиг Твой… Мы не с Тобой, а с ним (Антихристом), – вот наша тайна».

Кто больше любит людей – спасающий избранных только, в свободе, Христос или, в рабстве, спасающий всех Антихрист? Миру спастись или погибнуть – значит сейчас, как никогда, ответить на этот вопрос. Павел на него уже ответил.

«Хочет Бог, чтобы все спаслись» (I Тим. 2, 4). – «Все мы придем в единство… и познание Сына Божия» (Ефес. 4, 13). «Всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать» (Рим. 11, 32).

Два эти слова: «помиловать всех» – звучат для нас, как никогда, ни для кого не звучали.

XLV

«Сделавшего такое дело (кровосмесителя) я решаю предать сатане, во измождение плоти, чтобы дух был спасен, в день Господа нашего Иисуса Христа» (I Кор. 5, 3–5). Это значит: может человек спастись не только во времени, но и в вечности. «Дело каждого обнаруживается, потому что в огне открывается, и огонь испытывает дело каждого… У кого дело… сгорит, тот потерпит урон… сам, впрочем спасется, но так, как бы из огня» (I Кор. 3, 13–15). Это тот самый «огонь», о котором сказано: «Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный» (Мт. 25, 41). Слово «вечный» на арамейском языке Иисуса не имеет вовсе того отвлеченно-метафизического смысла «бесконечного времени», как греческое слово aiónion, и слова того же смысла, на философском языке, от Аристотеля до Канта. «Вечность», «век», aión, на языке Иисуса, так же подобна мигу, как и бесконечно длительному времени.

Сколько верующих соблазняет и отвращает от Христа, «губящего Спасителя», догмат вечных мук! Но если бы не обрек на них и злейшего врага своего самый жестокий человек, то обречет ли Милосерднейший?

Что же значит «вечность мук» в Евангелии?

«Как собирают плевелы и огнем сжигают, так будет и при кончине века сего», – в конце «вечности земной», tou aiónos (Мт. 13, 40). «Плевелы», «сыны Лукавого» – «мнимые», «несущие», сгорят, как солома, в огне; миг сгорания и будет для них «вечностью мук», а «пшеница», «сущие», «сыны Божий», спасутся все.