Павел. Августин - Страница 6

Снежного Гермона, как Ветхого деньми, седая глава, – всей Иисусовой жизни вечная спутница, – белела позади Савла; справа от него, синея, как волны, отлогие холмы Горана, двойною цепью уходили вдаль; слева дремуче темнели последние отроги Антиливана, а впереди уже сверкали на солнце белизной сквозь темную зелень садов первые дома городского предместья, где ждали, может быть, палача новые жертвы. Нет, теперь уже сам палач – жертва.

На восемь дней пути, почти непрерывно идущая от Идумеи до Гавлонитиды, пожираемая солнцем пустыня, где воздух от зноя дрожит, мерцает ослепительно, как над пылающим горном, и раскаленные камни жгут ступню сквозь обувь, – кончилась вдруг, и прямо из адского пекла путник вошел под райски-свежие кущи дамасских садов, орошаемых студеными водами множества ручьев, притоков Авана и Фарфара.

Вдруг остановился и как громом пораженный, может быть, с таким же нечеловеческим воплем, как некогда, отроком в Тарсе, за ткацким станком, – упал на землю.

XVIII

Что с ним было, мы не знаем и никогда не узнаем, с внешней, действительно или только мнимо нужной нам, исторической точностью. Может быть, и сам Павел этого не знал с такою точностью или никогда никому не говорил об этом, – по край ней мере, не говорил всего, потому что этого нельзя было никакими словами выразить, так что, если б он и хотел сказать все, то не мог бы. Мы знаем только свидетельство об этом Луки или другого неизвестного творца «Деяний Апостолов», в повествовании о Павле и в воспоминаниях самого Павла, насколько исторически точных, – этого мы тоже не знаем. Но общим признаком правдивейших часто свидетельств, наблюдаемым и в повседневной жизни, – расхождением в мелких, внешних чертах, при согласии в главном, внутреннем (каждый свидетель видит по-своему), – этим общим признаком и подтверждается историческая точность свидетельства Луки, – по крайней мере, в том смысле, что оно идет если не от самого Павла, то от очень близких к нему и хорошо осведомленных лиц, может быть, спутников его и очевидцев того, что с ним было на пути в Дамаск.

Вот эти свидетельства Павла-Луки, насколько возможно согласованные и сведенные в одно.

«Когда я подходил к Дамаску, около полудня, вдруг осиял меня, periéstapsen (внезапно ослепительно, как молния), – великий свет с неба… превосходящий солнечное сияние»… (по другому воспоминанию Павла, в том же свидетельстве Луки, «свет осиял» не только Павла, но и всех, шедших с ним). – «Я упал на землю (или все мы упали), и услышали голос, говоривший мне на еврейском (арамейском) языке: „Савл! Савл! что ты гонишь Меня?“ Я же спросил: „Кто Ты, Господи?“ Он сказал мне: „Я – Иисус, которого ты гонишь. Трудно тебе (тяжко, жестоко, sklerón) идти против рожна“. – „Бывшие же со мною свет видели и устрашились, но голоса… не слышали“ (в повествовании Луки, наоборот: „Слышали голос, а никого“ и, должно быть, ничего, – значит, и света, – „не видели“)… „Господи! что мне делать?“ – сказал я, в трепете и ужасе. Он же отвечал мне: „Встань и иди в Дамаск: там тебе сказано будет, что делать“. – „Савл, – продолжает и дополняет Лука, – встал с земли и, с открытыми глазами, никого не видел („я ослеп, от славы-сияния лучезарного света того“, dóxes tou phótos, – вспоминает сам Павел)… И повели его (спутники) за руку, и привели в Дамаск. И три дня он был слеп, не ел и не пил“, – „некто же Анания, – продолжает Павел, выпуская из повествования Луки два одновременно бывших ему, Павлу, и Анании, странно входящих друг в друга видения, – некто Анания, муж благочестивый… пришел ко мне (местожительство Павла указано Анании с точностью самим Господом, в видении: „на улице Евтийской – Прямой в Иудином доме, Павел Тарсянин“) и, подойдя, сказал мне: „Брат Савл, прозри!“ И я тотчас увидел его («как бы чешуя отпала от глаза его“, – добавляет Лука). И сказал мне Анания: «Бог отцов твоих предызбрал тебя (предопределил, proesxeirisato: здесь уже весь главный, будущий опыт-догмат Павла о Предопределении), предызбрал тебя, чтобы ты познал волю Его, потому что ты будешь свидетелем Ему перед всеми людьми… Встань же, крестись и омой грехи твои, призвав имя Господа Иисуса» (Д. А. 9, 1–19, 22, 6–16; 26, 12–18).

Так совершилось осенью 31–32 года, должно быть, на большой военной римской дороге, величайшее, после Рождества и Воскресения, в жизни христианского человечества, всерешающее событие.

XIX

Слишком огромно, и в жизни самого Павла, это событие, чтобы не удивиться, что, вопреки свидетельству Деяний, он говорит о нем, хотя бы и в немногих, дошедших до нас письмах своих, так мало и в таких, почти всегда темных, как бы случайно и мимоходом роняемых намеках. Но если бы мы поняли, что значит совершенная немота Петрова-Маркова о явлениях Иисуса воскресшего, в древнейшем, подлинном конце II Евангелия (Мк. 16, 8): «Побежали они (Галилейские жены) от гроба; трепет объял их и ужас, и никому ничего не сказали, потому что боялись», – если б мы поняли, что это значит, то поняли бы, что значит и немота Павла: может быть, и он почти ничего никому не говорит, «потому что боится».

В письмах его – четыре намека на это, но ясен только один. Первый – в той двусмысленной загадке о видении Воскресшего или о встрече с Живым: «Не видел ли я Иисуса Христа, Господа нашего?» Второй – в почти такой же темной загадке: «Если я и знал (когда-нибудь) Христа по плоти, то теперь уже не знаю». Третий, менее загадочный: «Бог… пожелал открыть во мне, apokalypsai en emoi, Сына Своего» (Гал. 1, 15–16). Только ли «в нем», – в действительности внутренней или также во внешней, – остается загадкой. И, наконец, четвертый, единственный, совершенно ясный намек – в перечне «явлений» Воскресшего («явился», «стал видимым», óphske), по точному Павлову счету, шести (точность эта для него существенна: шесть «явлений», – больше не было и не будет, не может быть, до конца времен). Первое из этих шести явлений – одному из «знаменитейших» трех «столпов» Иерусалимской общины, Верховному Апостолу, Петру; последнее – Павлу: «После же всех явился и мне, как некоему извергу (выкидышу, ektrómati), ибо я наименьший из Апостолов и недостоин называться Апостолом» (I Кор. 15, 1–9). Но и тем уже одним, что он включает это последнее, бывшее ему, явление в перечень всех остальных, он ставит между ними знак равенства, как бы говорит: «Я знаю воскресшего Господа не хуже, чем знают они; и если бы даже тех явлений вовсе не было, то и моего одного было бы достаточно, чтобы верить и исповедывать, что Христос умер, погребен и воскрес в третий день, по Писанию».